Онкологическим больным грозит "оптимизация"

В публичных организациях, занимающихся неуввязками онкологии, фиксируют рост жалоб на отказы в выписке драгоценных фармацевтических средств. Правозащитники говорят, что больницы начали негласно экономить на пациентах — уменьшают сроки и дозы приема препаратов, время от времени совсем отрицаются выдавать безвозмездные рецепты. Активисты «Движения против рака» обратились с письмом к президенту Владимиру Путину, упрашивая «не допустить фатальных последствий».
По данным «Движения против рака», фавориты по жалобам на трудности с исцелением — Москва, Подмосковье, Нижний Новгород, Саратов и Питер. В соц сетях, где общаются раковые пациенты, живо дискуссируется неувязка нехватки драгоценных фармацевтических средств. Причем ежели ранее медучреждения пробовали устно отфутболить нездоровых, на данный момент начали делать это в письменной форме.
***
«В онкологическом диспансере №1 Москвы на прошлой недельке мне выдали справку с печатью и подписями ответственных лиц, что в связи с сокращением финансирования клиника обеспечить лекарствами не может, — ведает Алексей на форуме «Русского онкологического блога». — И в данной справке требуют РОНЦ(федеральный онкодиспансер, советовавший схему исцеления)провести повторную консультацию и осмотреть другие схемы исцеления. Альтернативная схема — это видимо БАДы или правильное кормление?Я просто в шоке не знаю, что делать».
По словам Алексея, он не в состоянии лечиться за собственный счет. В его случае недельная доза препаратов стоит 93 тыщи рублей. При этом исцеление — многомесячное.
***
«У мамы рак правой почки, метастазы в легкие. В Москве на консультации в федеральном онкоцентре прописали «Инлиту». Мы пока сами приобретаем, она стоит 170 тыщ за курс, — ведает жительница Татарстана Наталья.—У нас адресная помощь от президента республики Татарстан. Это означает, что в обход финансирования Минздрава можнож получать подходящий продукт. Но республиканская лечебная комиссия признала назначение нецелесообразным».
***
Москвичке Инне Х. в Боткинской больнице предложили оплатить за химиотерапию для пожилой мамы 85 тыщ рублей. Бесплатная процедура есть. Но на нее запись. Очередь дойдет не ранее декабря. Для онкологии, где счет следует на дни и недельки, такие сроки фатальны.
***
— Пациенты в неизменном ужасе, что лекарства вот-вот кончатся и медикаментозную терапию придется прервать,— разговаривает эксперт «Движения против рака» Денис Куров. — К раскаянию, нередко так и происходит. Недавно мы разбирались с ситуацией, когда даме, которая добивалась выписки рецепта, чиновники произнесли: «Год назад вы же не получили продукт, а мы видим, что вы живы. Значит, и в этот разов обойдется». А ведь даже краткий перерыв в лечении может значить, что прошлые, нередко долголетние усилия прошли бесполезно. Деньги, ранее истраченные на исцеление больного, отправь на ветер. Нужно начинать исцеление поновой. А государству — опять расходовать на это средства.
Есть жалобы, когда при гормонозависимом раке молочной железы, который поддается лечебной терапии, клиентам давали или соглашаться на калечащую операцию, или самим отыскивать спецпрепараты. Правозащитники отмечают, что в заключительнее время у пациентов, даже самых пробивных, все почаще стала сквозить апатия, фактически все утомились драться с системой.
— Усталость и негативизм в нашей сфере нарастают, — соглашается Георгий Манихас, основной доктор Санкт-Петербургского онкологического диспансера, основной внештатный онколог Санкт-Петербурга и Северо-Западного федерального округа. — И не совсем лишь посреди пациентов. Все трудности из-за недостающего финансирования. Как вы мыслите, каково состояние доктора, который осмысливает, что у него 20 нездоровых, а квоты на таргетную(лекарства заключительного поколения — прим. «Ленты.ру»)есть на двоих. Как ему выбрать, кто левый, кто правый, а кто посреди?

Фото: Владимир Саяпин / ТАСС
В Ассоциации онкологов подсчитали: чтоб в России обеспечить всем раковым нездоровым исцеление в согласовании с глобальными эталонами, разов в год в онкологию требуется вливать 435 млрд рублей. Но на данный момент следует обратный процесс. По словам члена публичного совета при Минздраве, председателя исправного комитета «Движения против рака» Михаила Дронова, расходы федерального бюджета на специализированную помощь, в том числе онкологическую, со 161 млрд рублей в 2012 году сократились до 72 млрд в 2015 году. Рост цен на лекарства из-за падения курса рубля по итогам прошедшего года составил 12 процентов. Хотя правительство на 16,3 млрд рублей прирастило дотации на закупку привезенных из других государств препаратов, входящих в перечень госгарантий, но, как отмечает доктор Елена Тельнова из Национального НИИ публичного здоровья имени Н.А. Семашко, этого недостаточно и онкобольные денежных вливаний фактически не ощутят. Кроме того, с 1 января русское здравоохранение фактически вполне перешло на одноканальное финансирование. Все медучреждения, в том числе онкодиспансеры, обязаны содержаться лишь за счет средств фонда Обязательного мед страхования(ОМС).
«А тарифы, предложенные страховщиками, неадекватны, — считает замглавы по научной работе Российского онкоцентра имени Блохина Сергей Тюляндин. — Биохимический анализ крови оценивается в 34,68 рубля. Но лишь реактивы для его проведения стоят 150-200 рублей. На лекарства самый великий тариф сочиняет около 20 тыщ рублей, из которых на препараты можнож истратить 40 процентов, другие 12 тыщ идут на расходные мат-лы, диагностику и зарплаты. Пока проедаем скопленные «жировые запасы». А что будет далее — сказать не беремся».
По словам главврача больницы №62 городка Москвы Анатолия Махсона, цены страховщиков не обеспечивают издержки и на сверхтехнологичные операции: «На исцеление рака глотки выделяется 64 тыщи рублей, а голосовой протез стоит 40 тыщ. Мы устраняем горло, но вернуть глас теснее не можем».
Относительно грядущего у онкологов неясные прогнозы. Жалоб будет больше. Имеющихся средств на всех нездоровых не хватит. Предстоит избирать, как подсоблять: или врачевать более многообещающих пациентов, или уменьшать дозы и сроки приема препаратов — чтоб каждому нуждающемуся хватило желая бы по немножко. Как это скажется на эффективности и статистике по смертности — великий вопросец.
***
О том, как можнож работать в критериях недостатка средств, «Лента.ру» побеседовала с Николаем Жуковым, управляющим отдела оптимизации исцеления онкологических болезней у подростков и взрослых Центра ребяческой гематологии имени Дмитрия Рогачева.
«Лента.ру»: Сейчас все стали разговаривать, что исцеление онкологии нуждается в оптимизации. Что это может значить для нездоровых?
Жуков: В рамках текущего финансирования существует несколько вероятных вариантов развития событий или их «комбинация». Первый, во многом повторяющий опыт СССР, — попытаться воспроизвести максимум из вероятного для избранных и при всем этом бросить великую часть жителей нашей планеты даже без нужного минимума. Второй — попытаться сделать так, чтоб имеющийся ресурс был распределен очень «равномерно» меж гражданами страны с приоритетным финансированием тех способов исцеления, где существует лучшее соотношение затраты/эффект. Да, при всем этом не удастся достигнуть характеристик тех государств, где медицина обеспечивается лучше. Но это дозволит «минимизировать ущерб» — в рамках текущего финансирования спасти максимум жизней из вероятного. То есть мы будем работать фактически в критериях военно-полевой медицины. Если образно обрисовать таковой подход, то фиксированный условный бюджет в 1000 рублей вы могли поровну истратить на 50 нездоровых с болезнью Х, из которых исцеление подсобляет 49, и на исцеление 50 нездоровых с болезнью Y, при котором эффект имелся лишь у 10. Потом ваш суммарный бюджет уменьшили до 600 рублей. Что вы сможете сделать в данной ситуации?Волей-неволей придется делать выбор. Но 1-ый вариант представляется безусловно безжалостным — там выбор исполняется по аспектам «избранности» пациента. В случае же «военно-полевой» медицины вы оставляете полное финансирование для тех, кто имеет наибольший шанс. То есть они получат свои 500 рублей, как и ранее. А вот вторую группу придется врачевать за сто рублей, используя более дешевенькую методику, которая будет подсоблять не 10, а двум или пятерым из пятидесяти.
Что конкретно можнож улучшить, за счет чего же удешевить процесс?
Все, что не приносит настоящей доказанной выгоды обязано быть беспощадно отброшено. У нас много вещей, которые делаются еще с русских времен и по повадке. Или с «жирных времен» по той же повадке. И они забирают на себя определенные ресурсы, которые можнож было бы применять лучше. В лечении, к примеру, нередко есть несколько способов, имеющих схожую, или недалёкую эффективность. Но один стоит, допустим, 500 баксов, иной — 300. При этом обоснованных доказательств, что один из их лучше, чем иной, не считая собственной уверенности доктора, нет. В критериях недостатка ресурсов, невзирая на чьи-то верования, необходимо агрессивно выбрать то, что дешевле.
На качестве исцеления это не скажется?
Зависит от того, как глубоко необходимо будет улучшить ветвь, придется ли отсекать лишь более дорогие, но равноэффективные способы или «спускаться» на уровень или на несколько уровней ниже. Честно могу сказать, размер надвигающейся трудности тяжело себе представить. Сейчас все разговаривают — средств нет. Это видно. Но конкретные расчеты, настоящие числа — сколько конкретно не хватает на лекарства, медтехнику, сверхтехнологичные операции и т.д. — пока отсутствуют. Ситуация в данной сфере поменялась очень живо и продолжает изменяться. Пока у нас есть еще временной лаг, богатый прошлыми закупками и запасами. Но он довольно краткий, и в этот интервал необходимо отыскать более мудрое решение. Полностью, а фактически непрерывно даже отчасти, перекладывать стоимость исцеления на жителей нашей планеты невероятно. В онкологии это громадные, неподъемные суммы.
Сколько доп средств может «найти» милующая оптимизация?И навечно ли их хватит?
Я бы не желал выступать с позиции хироманта. Оптимизация не обязана смотреться как строгий начальственный рык: «А ну-ка завтра(а лучше еще вчера)дайте нам новейшие дешевенькие стандарты исцеления!» Но это не обязано быть самодеятельностью на местах. Нужно сформировать команду из управленцев, экономистов, юристов, лекарей, чтоб все просчитать. Это громадный размер работы, который невероятно сделать в один день. Чтобы его запустить, нужна политическая воля — узреть в итоге реально работающий механизм, но не еще одну бумажку.

Фото: Станислав Красильников / ТАСС
Например, в Великобритании есть организация NICE. Это «контора» при правительстве, которая занимается организацией в области здравоохранения. У их есть точные аспекты адаптации или запрета применения тех или других методик и фармацевтических средств за счет бюджета государственной системы здравоохранения. И хочу вам сказать, что по неким позициям они еще взыскательнее, чем мы. Некоторые препараты, которые в России зарегистрированы и желая бы декларативно покрываются бюджетом, в Англии не финансируются государством. Но перед тем как принять такое решение, по каждому случаю издается громадный талмуд с аналитической информацией о том, какой выигрыш от этого продукта в отношении продления жизней, контроля симптомов, сколько за это придется оплатить. У британцев есть граница на внедрение терапии для неизлечимо нездоровых — 30 тыщ фунтов за год продленной высококачественной жизни.
Если требуется больше — сам доплачиваешь?
Либо приватная страховка, или сам. И ежели глядеть правде в глаза, таковая граница существует везде. Ни в одной стране мира бюджет здравоохранения не является безграничным. Просто во множистве государств эта граница прозрачна и понятна. И она есть для всех: ежели ты получаешь исцеление в рамках муниципального финансирования, то размер выделяемых средств зависит от хвори, но не от твоей должности или положения. Кроме того, иметь точные границы полезно и в отношении общения с фармацевтическими компаниями. В Англии, к примеру, фарма следует на великие компромиссы. Некоторые компании принимают «разделение рисков»: правительство оплачивает им лишь то исцеление, которое принесло выгоду пациенту. Например, ежели условные противоопухолевые пилюли дали сто нездоровым, а эффект был отмечен у 40, то компании будут оплачены лишь пилюли, которые воспринимали эти 40 пациентов. То, что предполагаемая эффективность далека от сто процентов, превосходно знаменито. Но тем не наименее представители лечебной промышленности идут на это. В неприятном случае их препараты не пройдут точный барьер эффект/стоимость.
Насколько это нравственно — устанавливать границы и определять, какой нездоровой благороден исцеления, а кто нет?Правозащитники могут вспомнить «евгенику».
Еще разов повторюсь, границы есть в хоть какой стране. Существуют они и у нас, лишь негласно и далековато не непрерывно прозрачно. Достаточно поглядеть, что подушевое финансирование расходов на здравоохранение меж русскими регионами может различаться в разы. Но мне кажется на данный момент настало время, чтоб верно найти верховодила. Единственное, они обязаны быть написаны очень прозрачно и понятно. Пациенты обязаны знать, на что они могут рассчитывать, а чего же не получат. Правда — вещь нужная. Когда все верно прописано и понятно, чего же можнож ждать, начинается взаимодействие меж докторами, сообществом и государством-деньгодателем для того, чтоб расширить имеющиеся способности.

Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости
Может, лучше нажать на правительство, чтоб отыскать нужные средства?
Можно нажимать. Но все осмысливают, что финансирование на данный момент навряд ли кто прирастит. Поэтому необходимо действовать из данных характеристик. Опыт хорошей «оптимизации», прошу помилования за тавтологию, в нашей больнице есть. Когда свалился стальной занавес, выживаемость в России при остром лимфобластном лейкозе у деток была 10 процентов. А в Европе — 80. Зарубежные протоколы исцеления предугадывали как вполне адаптируемые в то время методики, так и «высший пилотаж»(трансплантацию костного мозга, полное облучение тела и т.д.), который опосля развала СССР для нас был недоступен ни технически, ни материально. Что было изготовлено?Взяли превосходно зарекомендовавший себя иностранный протокол. Убрали недоступные для наших критерий вещи. Затем на базе имеющегося эталона совместно с иностранными сотрудниками написали собственный. Обкатали в больнице, узрели мощные и слабенькие стороны. Поправили. И опосля этого распространили по всем больницам в стране, которые занимались исцелением данной хвори. Конечно, 80 процентов вылечившихся не удалось получить. Но выручили 75. А ведь можнож было бы пойти по обычному пути, как это и делалось в русские времена: грохнуть все ресурсы в одну центральную больницу. И обеспечить по полной програмке исцеление для 10 процентов «избранных», в то время как другие 90 процентов имели бы бывший ничтожный шанс русских времен. Хочется полагаться, что и на данный момент онкология не пойдет по пути «все, но лишь для избранных».
Наталья Гранина