Ацтекский путь «цветка и песни» - «Эзотерика»

Недавно мы размышляли о роли человека и его судьбы в месопотамской модели универсума.

А сегодня я предлагаю читателям небольшой обзор этого же вопроса в контексте ацтекской цивилизации.

Можно сказать, что ацтекскую сакральную модель универсума создали тламатинимэ (те, кто знают вещи/те, кто знают небо и обитель мертвых), которым принадлежат ин тлили ин тлапалли – «черные и красные чернила» (т.е., письменность и знания). Речь идет о первых ученых и философах племени науа.
В ацтекской мифологии высшая власть принадлежала Ометеотлю Мойокойатцину – Богу дуальности или Господину, который находит сам себя в омэйокани (метафизическое «место дуальности»).

Он воспринимался как универсальная основа сохранения Вселенной; единая действительность; высшее невидимое начало, которое само себя зачало, совмещая в себе женский и мужской принцип.

Ацтеки обращались к нему: «Тотекуийо ин илуикау ин Тлалтикпаке ин миктлане» (господин наш, хозяин небес, земли и обители мертвых), «ин Тлокэ ин Науаке» (хозяин непосредственной близости), «Хиутекутли» (господин огня и рока/судьбы), а иногда – «Уеуетеотль» (старый бог), «ин Тетеу инан ин Тетеу ита» (мать и отец богов) или «ин Тонан ин Тота» (наша мать и наш отец).

Таким образом, этот Бог представлял собой одновременно и субъект и объект, находящиеся между собой в непрерывной связи. И, благодаря нему, основывалось все, что может претендовать на истину и во всех абсолютно сферах.

Остальные боги множественного ацтекского пантеона рассматривались всего лишь как лики Высшего Божества (его маски или фазы).

Так, днем сила Ометеотля сосредотачивалась в Солнце и олицетворяла источник жизни. И тогда Ометеотля называли Тонатиу (тот, кто производит тепло и свет), то есть день; Ипалнемоуани (тот, благодаря которому мы живем/тот, кто дарует жизнь); Тецкатланехтиа (зеркало, благодаря которому возникают вещи); Ситлаятонак (свет, который заставляет сиять вещи) или Йецтлакенки (тот, кто одет в красное).

Когда на землю опускалась ночь, Ометеотль становился невидимым, неощущаемым и проявлял себя под именем Йоуалли-ээкатль (ночь-ветер/невидимый как ночь/неощутимый как ветер).

Отождествляли его и с Луной. В этом случае его называли Тецкатлипоки (дымящиеся зеркала), а для звезд Ометеотль надевал маску Ситлалиникуе (той, у которой сияющая юбка из звезд) или Теколликенки (одетой в черное).

Олицетворяя Землю, Ометеотль проявлял себя под именами Тлайяманака (той, которая поддерживает Землю) и Тлайличкатля (того, кто покрывает землю хлопком – т.е., насылает тучи).

Ометеотль существовал даже в центре Земли – под именами Тлалтекутли, Коатликуэ или Сиуакоатль (той, у которой юбка из змей или женщины-змеи). Здесь Ометеотль проявлял себя в роли матери, дающей жизнь всему сущему.

Как Ипалнемоуани (жизненное начало) Высшее Божество проявлялось под маской Чалчиуттлатонак (тот, кто заставляет сиять вещи, как яшма). Под именем Тлалока (тот, кто заставляет растения расти) он стал Владыкой дождей и наделял Землю плодовитостью.
А под именем своей супруги Чалчиутликуэ (той, у кого юбка из яшмы) – слыл Богиней текучих вод, морей и озер.

Для людей же Ометеотль выступал как супружеская пара Тонакатэкутли и Тонакасиуталь (господин нашей плоти и госпожа нашей плоти), которая посылает людей в мир и помещает их судьбы в материнскую утробу.

Как символ неощутимого и Владыка мудрости Ометеотль проявлял себя под маской пресловутого Кетцалькоатля – Змея с перьями кетцала.
И, наконец, в таинственной области мертвых Ометеотль, живя «в тени» этого места, скрывал свой двойственный лик под масками Миктлантекутли – Владыки обители мертвых и Миктлансиуатль – Владычицы обители мертвых.

Именно Ометеотль, предварительно разделившись на пару Ометекутли и Омесиуатль – Владыку дуальности и Владычицу дцальности, начал действовать в соответствии с волей своей, природой и способностью зачинать, выступив, как создатель универсума, в котором ним же были установлены законы и порядок всего сущего.

И, если для Месопотамской цивилизации (которую мы рассматривали ранее) сакральная модель универсума представала в виде «цепочки» закон – порядок – боги, то для ацтеков структура универсума строилась по иному принципу: Бог – закон – порядок.

Человек здесь считался божественным творением.
Интересно, что, если в стародавних мифах его непосредственным творцом выступал Ометекутли или сыны супругов Ометекутли и Омесиуатль, то позднее роль творца перешла к Кетцалькоатлю.

В текстах «Флорентийского кодекса» Кетцалькоатль выступает синонимом Ометеотля и наделяется такими титулами как «ин тейокойани ин течиуани» (творца или изобретателя людей), которому помогала его инамик (жена/подобие) – Сиуакоатль.

Некоторые, скажем так, второстепенные боги (Апантекутли, Уйиктлолинки, Тепанкицки, Тлайяманак, Тцонтемок) также принимали участие в сотворении людей, исполнив, как и сам Кетцалькоатль, обряд покаяния.

Что это за обряд нам рассказывают тексты «Рукописи 1558 г.», опубликованные Вальтером Леманом: для сотворения человека Кетцалькоатль спустился в обитель мертвых, чтобы отыскать чалчиуомить (ценные кости). Найденые им кости его жена смолола и положила в таз, над которым Кетцалькоатль пустил кровь из своего члена. Некоторые боги совершили обряд покаяния аналогичным образом.
Из-за этого люди получили название масеуалы – заслуженные, благодаря покаянию.

Отношение у Творца к созданным им людям было двояким.
Так, с одной стороны, - ими можно было заполнить поверхность Земли, потому как боги были «обеспокоены тем, чтобы кто-нибудь жил на земле». К тому же сотворение и существование ацтеков имело особое назначение в силу избранности этого народа, который помогал поддерживать дальнейшее существования универсума.

Почему? В ацтекской модели универсума только Ометеотль был сам по себе, а вот его фазы или маски в виде пантеона богов находились между собой в достаточно напряженных отношениях на почве желания господствовать над созданным миром.
Все это привело не только к борьбе и уничтожению друг друга, но и к разрушению мира.

Не удивительно, что ацтекам была вменена трансцендентальная обязанность – быть в этой божественной войне на стороне Солнца – воина Уйитцилопочтли, обеспечивать его чалчиуатль – волшебной субстанцией, содержащейся в крови людей-жертв. По представлениям ацтеков такие кровавые жертвоприношения наполняли Солнце силой и способствовали его победе над звездами и Луной - суть Злом, а также сулили продолжение жизни.
С другой стороны, Ометеотль создал человека всего лишь для того, дабы наслаждаться видом своих временных творений, населявших тлалтикпак (поверхность земли).

Если обратиться к текстам упомянутого выше «Флорентийского кодекса», то можно прочесть, что Ометеотль «держит людей на своей ладони… господствуя над бедными масеуалами… он передвигает» людей по своему желанию – т.е., люди для него выступают средством развлечения.
Вот и живут люди без надежды на отдых, страдают, ищут смысл своего существования – то, что положило бы конец их поискам и придало бы жизни некую незыблемую основу, определенность.

То, каким представлялось земное существование для тламатинимэ, иллюстрируют тексты «Ms. Cantares Mexicanos» (коллекция «Мексиканских песен»):

…Как каждая весна зеленая, таков наш удел:
приходит и распускается,
приходит, и наше сердце распускает венки,
Несколько цветов взращивают наше тело и вянут!..
… Мы приходим только грезить, приходим только спать
неправда, неправда, что на землю мы приходим жить...

…На земле мы не навсегда: лишь на время.
Даже яшма дробится, даже золото разрушается,
Даже перья кетцала рвутся,
На земле мы не навсегда: лишь на время…»

Как видно из этих строк, жизнь представлялась не только скоротечной, как и все на земле, но и сравнивалась со сном.
Относительно смысла людских деяний поэт тламатинимэ приходит тоже к весьма неутешительным выводам:

…Мы приходим сюда, чтоб только родиться,
А наш дом там, где находится место для лишения плоти.
Я страдаю: никогда… не приходило счастье.
Неужели я пришел сюда лишь для того, чтобы действовать впустую?
Не здесь то место, где создаются вещи…

Если на земле нет ничего привлекательного, способного принести усладу сердцу, и ничто не цветет, кроме несчастья… Если человек – лишь игрушка в руках Ометеотля, то что же представляет из себя жизнь, в которой все существует какое-то мгновение, чтобы потом разрушиться и исчезнуть навсегда?
Не остается ли единой утехой человека в его короткой жизни забытье в «грибном вине»?

…Если за один день мы уйдем
за одну ночь спустимся в область тайны,
и здесь мы только, чтобы узнать себя,
и на земле мы лишь мимоходом
мирно и радостно проведем жизнь:
приходите и наслаждайтесь,
пусть не приходят те, кто живет в злобе:
Земля очень широка!
Вот бы всегда жить, вот бы никогда не умереть!..

На первый взгляд, может показаться, что тламатинимэ смирились с подобной безрадостной участью. Однако это не так. Они не прекращали поиски смысла жизни и истины. Более того, ими была поставлена цель: отыскать новую форму знаний, которые могли бы привести человека к истинному познанию Высшего начала и дать непоколебимую точку опоры.

Одним из достижений поставленной цели, а, возможно и «единственно истинным на земле» оказалась поэзия:

…Так говорят Айокуан и Куэтцпал,
Что действительно знают Дарителя жизни…
Там слышу его слова, действительно его,
Дарителю жизни отвечает птица-колокольчик.
Он поет, предлагает цветы, предлагает песни.
Как изумруд и перья кетцала сыплются его слова.
Может быть, там удовлетворяется Даритель жизни?
И это есть единственно истинное на земле?..

Почему бы и нет? Ведь настоящая поэзия заключает в себе своеобразную форму познания, плод внутреннего опыта… и есть результат интуитивного знания. Именно интуиция, цепляя самое сокровенное в человеке, позволяет ему посредством метафоры выражать то сокровенное, что ему удалось уловить.
Вот как, например, юный тламатинимэ выражает свое вдохновение:

…Кто я такой? Я живу, летая,
Я певец цветов, я сочиняю песни,
бабочки песен
пусть разлетаются из моей души,
пусть наслаждается ими мое сердце…

Ацтекские жрецы считали происхождение поэзии божественным и отождествляли ее с цветами и песнями, пьянящими человека:

…Приходят они только из своего дома, из глубины неба,
Лишь оттуда приходят различные цветы…
Среди них поет, среди них выводит трели птица кетцал…

Считалось, что тот, кому удалось прочувствовать и передать это божественное влияние, владел йолтеотль (обожествленным сердцем).

Для траматинимэ «цветок и песня» - это тот язык, посредством которого они могли общаться с божествами. Язык, который давал им ощущение целостности и понимание смысла жизни… Тем ценным наследием, которое человек способен был оставить после себя на земле.

Тем не менее, даже человека с йолтеотлем рано или поздно ожидало пробуждение от земного сна – Смерть:

…Это так: мы действительно уходим отсюда,
Оставляем цветы, и песни, и землю…

Что же ожидало человека после смерти?
Неизвестный автор в «Мексиканских песнях» называет пути обретения жизни после смерти:

Возможно, твой дом – это место для тех, кто лишен плоти?
Возможно, в глубине неба?
Или только тут, на земле, место для тех, кто лишен плоти?

Таким образом, местом пребывания мертвых могла быть либо земля, либо небо.
Однако ацтеки придерживались расширенной концепции существования иной жизни – в четырех обителях, где жили и господствовали разные фазы/маски Ометеотля.

Первая обитель – девятиуровневый Миктлан – «место мертвых», расположенное глубоко под землей в северном направлении. Это место было известно и под другими названиями, отображавшими разные его аспекты: Тосенчан или Тосенпополиуйан (наш общий дом; общее место, где мы исчезнем); Атлекалокан (без выхода, без улиц); Уйилоуайан (место, куда все уходят); Кэнамикан (где находятся те, кто так зовется); Химоан или Химоайан (где находятся останки, лишенные плоти).

Сюда попадали все те, кто умер естественной смертью, невзирая на социальный статус. Поскольку покойнику предстояло пройти немало испытаний, ему в качестве сопровождающего оставляли тело собаки, которое сжигали вместе с ним.
Согласно представлениям ацтеков, по истечению четырех лет умершие достигали Чиконамиктлана (девятое место мертвых), где заканчивались не только их испытания, но и скитания.

Вторая обитель, в которую попадали некоторые покойники – Тлалокан.
И, судя по описаниям Тлалокана в «Мексиканских песнях», это место вполне сравнимо с раем: ведь там никогда не переводились «кочаны зеленого маиса, кабаки, томаты, зеленые стручки фасоли и цветы… там живут боги, которых называют Тлалоки, они похожи на жрецов, у которых длинные волосы».
А, из «Флорентийского кодекса» мы узнаем, что чести попасть в Тлалокан удостаивались лишь избранные Тлалока: утопленники, убитые молнией, умершие от водянки и т.д. То есть, смерть которых наступила из-за вмешательства Бога дождей – Тлалока.
Интересно, что избранных Тлалока не сжигали, а предавали земле.
Существовало даже предположение, что через четыре года они могут возродиться для новой жизни на земле.

Однако более распространены тексты, в которых возможность возрождения отрицается:

…Неужели мы будем жить снова?
Твое сердце знает: мы живем лишь один раз!..

Третья обитель, в которую должны были попасть души умерших, - это «небо, где живет Солнце».
Во «Флорентийском кодексе» мы находим пояснение, кто удостаивался подобной чести: «На небо попадали те, кого убивали во время войн, и пленные, погибшие среди врагов…» Женщины, умершие в первых родах с ребенком во чреве (мосиуакетцке), приравнивались ацтеками к умершим на войне: «все они отправляются в дом Солнца и находятся в западной части неба». Запад считался домом Солнца и назывался Сиуатльампа (направление женщин).
Именно оттуда навстречу Солнцу выходили сиатето – божественные женщины, умершие во время родов. Они сопровождали Солнце от его восхода до зенита. И только после того, как проходило четыре года, они «превращались в разных птиц с роскошным разноцветным оперением и вкушали нектар из цветов, как на небе, так и в целом мире».

И, наконец, четвертая обитель – Чичиуакуако (дерево-кормилиц), куда попадали умершие дети, не достигшие сознательного возраста; там их кормило дерево, с ветвей которого стекало молоко.
Чичиуакуако находилось в доме Тонакатэкутли: «говорят, что умершие дети, как и яшма, и бирюза… не попадают в холодную и ужасную область мертвых (Миктлан). Они отправляются в дом Тонакатэкутли, живут там под сенью дерева нашей плоти, смакуют нектар цветов нашей основы…»
Недаром, наверное, говорят, что дети – цветы нашей жизни?

Несмотря на достаточно противоречивые тексты, верх все же брала мысль о существовании жизни после смерти. Иначе человеческое существование рисковало утратить всяческий смысл.
…Правда, тут, на земле, нет места для добра.
Действительно, нужно идти в другое место:
Там находится счастье.
Или напрасно мы приходим на землю?
Правда, тут нет место для жизни…

…Владыка Вселенной… я спою тебе песни в глубине неба.
Мое сердце стремится вверх, туда устремляю свой взгляд,
Вместе с тобой и рядом с тобой,
Тот, который дарит жизнь...

Эти строки иллюстрируют высшее доверие тламатинимэ к Ометеолю.
Конечная судьба определялась ацтеками не моралью и не уровнем праведности земной жизни, а исключительно характером смерти. Религиозной концепции ацтекской цивилизации был чуждо учение о спасении души. Она, скорей, диктовала такой способ жизни, который бы гарантировал одобрение богов, а, следовательно, - давал бы счастье земное, а не посмертную благодать. После смерти судьбу человека решал либо Ометеотль, либо его маски/фазы.
Тем не менее, в своем повседневной жизни ацтеки стремились жить «пристойно и правильно» - только так можно было обрести «истинное лицо и сердце» (добродетель):

[i]…этим ты станешь на ноги и будешь истинным…

И это не единичные размышления о добродетели. Поэзия ацтеков богата «правилами» добропорядочного поведения.
Так, например, в Уеуетлатолли (древнее правило жизни) можно прочесть строки, подчеркивающие, что для обретения земного счастья человек должен трудиться:

…Полезно и правильно обращать внимание на земные дела,
Делай что-нибудь, руби дрова, вспахивай землю,
сажай нопалы, сажай агавы,
и у тебя будет что пить, есть и одевать.
Этим тебя будут хвалить, этим ты дашь знать о себе
Родителям и родным…

И, конечно же, богам!

Кроме того, науа предписывалось избегать «неправильного», «того, что не подходит» - то есть, морального зла и того, что к нему ведет.
Во «Флорентийском кодексе» содержится поучение отцом сына, в котором речь идет о необходимости контролировать себя и противостоять гордыне и корыстолюбию:

[Наши предки] не были горделивыми,
Не пришли для того, чтобы жадно искать,
Не пришли, чтобы быть ненасытными.
Они были такими, что их уважали на земле:
Они достигли уровня орлов и тигров…

Наряду с идеалами личностного самосовершенствования одобрялось и толерантное сосуществование и общественное признание. Это подтверждает отрывок из материалов, собранных Эдвардом Дж. Олмосом:

…Если ты будешь хорошо вести себя, тебя будут за это уважать,
О тебе будут говорить то, что подходит тебе и что правильно…

Этот двойственный аспект сосуществования индивидуального и общественного, по сути, укладывается в одно требование – ведь, настоящее уважение и одобрение общества доставалось лишь хорошо сформированному «лицу и сердцу», которые поступали «приемлемо и правильно».

Вместо эпилога

Итак, творцы сакральной модели универсума ацтекской цивилизации искали свою личную истину и в то же время – истину всеобъемлющую, в рамках Вселенной.

Осознав, что на земле все есть сон и неминуемо гибнет, что земля – не место для Истины, мудрые тламатинимэ стремились идти не за видимым, осязаемым, а за тем, что их/нас превосходит – «в область мертвых и богов».

Ни религиозный путь жертвоприношений, ни путь размышлений в контексте реальности вещей не могли дать ответы на вопросы, занимавшие их умы.
И тогда тламатинимэ нашли иной, единственно возможный для них способ познания – путь поэтического вдохновения, путь «цветка и песни».
Метафоры, возникшие из глубин бытия или из «глубины неба», позволяли тламатинимэ отыскать и познать Истину.

Подобным образом, например, возникла и величайшие «цветок и песня» - метафора Ометеотля для объяснения происхождения Вселенной: это результат таинственного и беспрерывного оплодотворения в лоне самого двойственного начала.

Постигнув то, что современники назвали бы экзистенциональной ограниченностью человеческого создания, тламатинимэ испытывали необходимость осветить свою жизнь, обогатив ее единственным, что давало крепкую основу – Истиной, представленной в виде поэзии: «цветка и песни».
Изучая божественные песни, всматриваясь в небеса и в упорядоченное движение небесных светил, увлекаясь живописью и скульптурой, они активировали в себе творческое вдохновение, разжигали божественную искру.

Всматриваясь в мир и человека при помощи «цветка и песни», они раз за разом убеждались, что «лишь это успокаивает и дает наслаждение людям».
По сути, «цветок и песня» стали путем человека, который, осознавая свою ограниченность, не согласился замалчивать о том, что могло бы придать смысл его жизни.

Культура и философия, построенные на метафоре, безусловно не раскрывают полностью тайну бытия, однако стимулируют человека к пониманию прекрасного, как одной из главных составляющих бытия.
В своем стремлении к прекрасному ацтеки поняли, что прикосновение к нему – пусть и на мгновение – повышает вероятность вмещения «истины в собственное сердце», а значит и в мир.

Для самих искателей Истины столкновение с силами зла, с оружием железа и огня во времена конкисты оказалось смертельным: «перья кетцала разорвалось, украшения из яшмы разлетелось на куски…» Остались лишь воспоминания, память о прекрасном мире. Пока красота его не вернулась в место своего происхождения – в мир того, «который нас превосходит»…
Автор:
© Любопытная