Критический обзор гипотезы Джулиана Джейнса - «Эзотерика»

Статья чётко распадается на две части: в первой ДД предлагает собственный взгляд на проблему сознания, во второй - в кратком историко-культурологическом экскурсе противопоставляет сознанию (consciousness) эволюционно предшествовавший ему "двухпалатный ум" (bicameral mind), попутно намекая на возможность простого объяснения с помощью этой гипотезы многих религиозных и экзистенциальных трудностей. Наш ведущий вопрос: что здесь не устоит перед критикой, а что может быть полезным для понимания того, каким образом древним удавалось легко сохранять Традицию, ныне отчаянно искомую и тщетно удерживаемую.
Во-первых, интеллектуальный контекст. Хотя сам автор ограничивается именами почти исключительно экспериментальных психологов, его философское кредо совершенно очевидно коренится в аналитической философии, логическом бихевиоризме и классическом англо-саксонском сенсуализме (хотя им и критикуется Локк). И это, прежде всего, подтверждается теми смыслами, которыми ДД нагружает в общем-то синонимичные понятия consciousness и mind: если для аналитической мысли характерно понимание "слова "mind" как обозначения всей психической (ментальной) сферы, в том числе и бессознательной, то под "consciousness" подразумевается, главным образом, осознание человеческой личностью самой себя, осведомленность (awareness) о своих внутренних психических процессах, то, что конституирует неповторимую человеческую субъективность"[1]. Поскольку же аналитические философы в основном говорят о mind (проблемы mind-body, mind-brain, philosophy of mind и т.д.), то получается, что гипотеза ДД о consciousness целиком встроена в общую проблематику mind как более первичного по сравнению с consciousness концепта и феномена. Поэтому мы вправе проверить оригинальный bicameral mind теми же контраргументами, которые выдвигались и выдвигаются против эмпиристских и аналитических теорий сознания.

Каков главный антиметафизический постулат сторонников этих теорий? Гилберт Райл так формулирует его: "человек, скорее всего, есть всего лишь разумное животное, способное к различным видам ментального поведения, т.е. способное вести себя то разумно, то неразумно, то подражая действиям других, то действуя спонтанно и творчески"[2]. В таком случае все ментальные процессы нужно трактовать не как "внутренние и тайные", но как "предрасположенности и способности к совершению определённого рода действий, вполне доступных для внешнего наблюдателя". Отсюда характерный аналогизм, который ДД обосновывает с помощью теории метафранда и метафаера и который хорошо укладывается в общую бихевиористский взгляд на человека как на существо, которому удаётся построить свой внутренний мир из образов и впечатлений мира физического, а своё идентичное "я" - из действий его физического аналога - тела. "Основным правилом здесь - подытоживает ДД, - является то, что не существует ни одной операции в сознании, которая бы не происходила прежде в поведении. Все перечисленные признаки узнаются в своих аналогах во внешнем поведении". Не правда ли, легко узнать в этом высказывании отзвук старого доброго nihil est in intellectu, quod non prius fuerit in sensu? Сознание оказывается эпифеноменом, который можно описать по аналогии (а аналогия здесь не приближение, но научно-точный метод!) с наблюдаемыми феноменами внешнего бытия. Теперь уже не удивит нас и то пренебрежение, с которым ДД вслед за аналитическими философами берётся за время: "…появляется сознательная концепция времени, которое представляет собой опространствленное время, в которое мы помещаем события и собственно наши жизни. Нет никакой другой возможности осознавать время, иначе как пространство". Очевидно, что наш автор совершенно не знает внутреннего опыта, опыта интроспекции и интуиции, который принципиально не доступен внешнему наблюдению и переносу по аналогии, который непространственнен, ибо не созерцаем, но схватываем непосредственно и в динамическом потоке того, что мы можем назвать внутренним временем переживания. Не наблюдение и объяснение по аналогии, но интроспекция и переживание - вот верный ключ как к сознанию-consciousness, так и к охватывающей его структуре mind.
Чтобы закрыть эту тему, достаточно напомнить слова философа, много и плодотворно боровшегося с ассоциационизмом и эмпиризмом в психологии: "Итак, мы обнаруживаем в сознании состояния, которые следуют друг за другом, не различаясь между собой; а в пространстве - одновременности, которые, не следуя друг за другом, различаются между собой в том смысле, что одна из них появляется лишь тогда, когда исчезает прежняя. Вне нас существует взаимная внеположность без последовательности; а внутри нас - последовательность без взаимной внеположности"[3]. Поэтому "существуют два различных "я", одно из которых является как бы внешней проекцией другого, его пространственным и, скажем так, социальным представлением. Мы достигаем первого из них в углубленном размышлении, представляющем наши внутренние состояния как живые, непрерывно возникающие существа, как взаимопроникающие состояния, не поддающиеся никакому измерению, последовательность которых в длительности не имеет ничего общего с рядоположностью в однородном пространстве. Но моменты, когда мы вновь постигаем самих себя, очень редки, и потому мы редко бываем свободными. Большей частью мы существуем как бы вне самих себя. Мы замечаем только обесцвеченный призрак нашего "я", лишь тень его, которую чистая длительность отбрасывает в однородное пространство. Наше существование развертывается скорее в пространстве, чем во времени; мы живем больше для внешнего мира, чем для себя; больше говорим, чем мыслим; больше подвергаемся действиям, чем действуем сами. Действовать свободно - значит вновь овладевать самим собой, снова помещать себя в чистую длительность"[4].
Таково consciousness у Бергсона. И согласившись с ним, мы увидим всю несостоятельность примера с фонариком в темноте: сознание это действительно фонарик, освещающий/осознающий всё попадающее в его луч, ибо никакое сознание не способно быть внешним самому себе и воспринимать свои объекты независимо от самого восприятия. Поэтому сознание всегда о-боротно: мир сознания - это сознание мира, субъект сознания - это сознание субъекта и прочее в том же духе. Само же сознание - это о-сознание, чистая длительность, "живое "я", неясные и одновременно изменчивые состояния которого нельзя ни разделить, не исказив тем самым их природы, ни зафиксировать или выразить в словах, не оказавшись тем самым в области обычных наших представлений"[5].

И последнее, но крайне важное для дальнейшего разговора замечание. Если спросить, каковы же те особые объекты и данные сознания, с которыми оно привилегированно имеет дело, а не получает их опосредованными чувственной и телесной деятельностью, то ответ будет однозначным: не образы вещей, не воспоминания о событиях, не эйдосы, полученные в результате абстрагирования и универсализации, но смыслы, которые ни в коем случае нельзя назвать воссозданными аналогами всего вышеперечисленного, но скорее их первофеноменами, протоконструктами, прасимволами, организующими сознание таким образом, что оно только с их помощью и оказывается способным нечто воспринимать, воображать, воспоминать и идеализировать. Эти смыслы как не заданные, но генерируемые и генерящие выступают чем-то вроде горизонта сознания-consciousness и тем самым оказываются уже сознанием-mind, сознанием латентным, отложенным, потенциальным, тем, что длит, в отличие от consciousness, которое длится.

Теперь перейдём к анализу гипотезы о bicameral mind. Наиболее яркая характеристика последнего - голоса внутри. Тут, впрочем, нужно сразу сделать отступление и пояснить, почему внутри, а не в голове или мозге. Древний грек (на примере Илиады) видел средоточие психической и ментальной жизни в груди, связывая эту жизнь с деятельностью то ?????? (сердце), то ?????? (диафрагма, блона), то ???? (кровь), то ???? (печень). Они, соответственно, порождали особые бестелесные силы, каждая из которых по своему характеризовала человека, его эмоциональную и интеллектуальную составляющую: ????? (аффекты и воля), ???? (склад ума и индивидуальность), ???? (жизнь и бессмертие). Слышимое, видимое и переживаемое волновало и перемещало током крови по груди тюмос, приводя в движение пневматическую реакцию нуса. Вместе с дыханием выходила речь, которую и должно было считать за сознательную позицию человека[6].
Вместе с тем не вызывает доверия буквальное понимание слов ДД о слуховых галлюцинациях, якобы заменявших людям той эпохи собственную волю и ответственность при принятии решений. Даже беглое прочтение Илиады убеждает в том, что боги, могущество и влияние которых на людей было неоспоримым, действовали не прямо, голосами, но косвенно, через воздействие на те нити и весы судьбы, которыми держался Космос. Это влияние не слышалось, но ощущалось тюмосом. Так "в Гектора вошёл робкий дух, он обратился в бегство, ибо распознал священные весы Зевса" (Il. XVI 656), "Его (Алкафона) погубил Посейдон, размягчив светлые очи, сковав прекрасные члены" (Il. XIII 434), "две несут меня керы смерти к концу" (Il. IX 410) и т.д. Создаётся впечатление необоримого космического потока, гераклитовой реки, которая мчит всё человеческое согласно неведомой ему воле и не предполагает возобновления того, что мы бы назвали самотождественностью Единственного "Я".

Можно пойти дальше и связать появление "голосов внутри" у еврейских пророков или даймона у Сократа не с реликтовым остатком "двухпалатного ума" в эпоху уже господствующего сознания, но как раз-таки с нарождением того современного типа самосознания, который уже был способен дать отчёт, к кому обращён этот голос и почему именно к нему. Со-знание (consciousness) рождалось как со-весть (conscience). ДД совершенно справедливо говорит об эпохе между XIV и VI веками до н.э.: именно тогда, в Осевое время Ясперса, происходили процессы, приведшие к появлению современного стиля мышления, логического и умеющего абстрагировать, способного к философии и самопознанию. В свою очередь, старое мышление опиралось на память и всеобщую аналогию. То, как ДД характеризует работу сознания по переносу физических навыков ориентации в ментальное пространство, гораздо более подходит именно bicameral mind, одним из главных фукнкций которого и должно было быть установление строгого иерархического порядка, неизменного уклада традиции как вовне, так и внутри. Что как не память, не предполагающая самостоятельный вывод, или не аналогия, которая на вопрос, почему дело обстоит именно так, отвечает: а как же иначе, - что как не они лучше всего приспособлены к вечному возвращению того же самого, к повторению предустановленного миропорядка, к сохранению чувства причастности к предкам, их деяниям и их славе? Появление же современного сознания это прежде всего появление динамической, не помещающейся в рамки ни одной традиции, всё проблематизирующей связки "трансцендентный Бог - трансцендентальное Я", этой подлинной оси мировой истории. "Исповедь" Августина тому ярчайшее доказательство. Метафизика, то есть физика не внешнего пространства, но внутреннего времени, началась, стало быть, тогда, когда были полностью описаны и интериоризированы палаты bicameral mind, что, возможно, совпало с тем веком, когда один эллин сказал другому: всё моё ношу с собой.

Но какое значение имеет язык и письменность к генезису сознания? ДД полагает, что сознание возникло из способности языка составлять метафоры и аналогии, а письмо послужило катализатором распада предшествующего bicameral mind; однако известно, что древнейшие варианты письма соответствовали вовсе не звуковой речи, а языку жестов (иероглифика). Желание зафиксировать устное слово возникло, по-видимому, много позднее аналогичного по отношению к телесному жесту, и причины этого можно усматривать как в представлении древнего человека себя телом, разные органы которого ответственны за мысль, жизнь, аффекты, коммуникацию, так и в доминирующем для него правом полушарии головного мозга, отвечающим за целостные гештальты, обработку неречевых звуков и ориентацию в реальном времени[7].
В дальнейшем развитие левого (речевого) полушария и связанной с его функциями внутренней речи должно было привести к появлению имманентного чувства "я", которого не имеют дети и представители нецивилизованных племен (хорошо известно их упоминание самих себя в третьем лице по имени). В свою очередь, интериоризация речи несомненно могла быть освоена как внутренний голос совести, который способен звучать внутри только потому, что "внутри" уже есть, кому говорить и кому слушать: самосознающая человеческая самость, для которой и собственное тело - уже нечто вполне внешнее.

Итак, подводя итоги, мы вынуждены заметить, что гипотеза о "двухпалатном уме", одна половина которого вещала бы, а другая почтительно внимала, мало пригодна для описания древних: представить их себе как не отдающих самоотчёта "шизофреников", людей с "расколотым френесом", чреватых каждый собственным "персональным божком", значит неоправданно осовременить и психологизировать те эмоциональные и интеллектуальные процессы, с ощущением которых связывал древний человек свою душевную жизнь, свою судьбу, своё место в мироздании и свои слова и поступки. В то время как современный человек идентифицирует себя с трансцендентальным центром своей психической жизни, бестелесным судьёй и наблюдателем всего своего бытия, тело же своё полагая неким внешним орудием, получающим своё продолжение и даже преодоление во всемогущей технике, древний, наоборот, ощущал свою психическую жизнь как нечто несамостоятельное, как часть вселенского потока, по разному воздействующего на те или иные органы его тела, которое со всеми его многочисленными токами, жидкостями, колебаниями было подлинной человеческой личностью, подлинным mind человека.
Отсюда мы можем проследить истоки того, почему традиция столь много значила и столь безупречно передавалась из поколения в поколение в древних обществах: то, что для современного человека с его внутренней самостью кажется всего лишь объектом знания, интерпретации, коммуникации, было для человека того склада сознания объемлющей памятью тела, телесных жестов и движений, колебаний и превращений внутренних складок тела: френеса, кардии, эпара. Запомнить и передать означало выжить и пережить; из прошлого нёсся тот неудержимый поток времени, который сегодня нам кажется послушной рекой прогресса. Запертым в хладной камере психики современного человека mind и consciousness, каждое из которых цепко держит в своём малом пространстве то, что удаётся "вывезти" из большого мира, древний противопоставлял своё вплетённое в сеть космических сил, погружающееся в гераклитову реку тело и сам был этим телом, меняющимся потому, что менялось и трансформировалось всё вокруг. Под быстрым и неоднородным шагом "круговратного Хроноса"...

Примечания

1. С. Прист. Теории сознания. - М., 2000. - с.13-14.
2. Г. Райл. Понятие сознания. - М., 2000. - с.12.
3. А. Бергсон. Опыт о непосредственных данных сознания. - М., 1992. - с.149.
4. Там же. - с.151.
5. Там же. - с.153.
6. См. Р. Онианс. На коленях богов. / С прил. Зелинский. Гомеровская психология. - М., 1999.
7. См. Иванов Вяч. Вс. Чёт и нечет: асимметрия мозга и знаковых систем. - М., 1978.
Автор:
Валерий Шлыков