Звонок

— Да, алё, — Лена вопила в трубку, — да, я слушаю вас. Говорите!

Никто не ответил. Лена положила трубку, но не успела даже дойти до кухонной двери, как телефон зазвонил опять.
— Ну, разговариваете же, — произнесла она сходу.
— Здравствуй, — произнес глас и замолчал.

Лена присела, отстранила трубку и испуганно поглядела на неё.
Потом вновь осмотрительно приложила её к уху и шёпотом произнесла:
— Прости. У меня глюки.

В трубке ничего не ответили, лишь было слышно, что на том конце электропровода кто-то есть, но он просто безмолвствует.
— Очень опасался тебя напугать.

Лена безмолвствовала. Сначала она поразмыслила, что это кто-то так шутит, но его глас она выяснила бы из миллиона. Нет, из млрд. Нет. Его глас она никогда бы не спутала, ни с кем. Потому что это был самый родной и самый хотимый глас. Немного хриплый, как-будто простуженный, но она ощущала, что на том конце электропровода на данный момент он. Тот, которого она растеряла 3 года назад, которого знала всего несколько месяцев, но которого она будет обожать всю оставшуюся жизнь.
— Ну скажи мне что-нибудь.
— Я знала, что ты возвратишься.

Он засмеялся. Совсем тихонько, так, как хохотал постоянно. Немного смущаясь и, наверняка, покручивая рукою усы.
— Я даже не хочу спрашивать тебя, как это всё вышло. Я просто хочу слышать твой глас. Или, — Лена немножко запнулась, — либо быть может...
— Нет. Только глас.
— Хорошо.

Он безмолвствовал.
— Как ты?Просто расскажи мне, как ты.
— Не могу.
— Хорошо. Тогда просто скажи. Просто скажи. Что-нибудь.
— Помнишь ромашки?
— Да, — тихо произнесла Лена, и по её щекам потекли слёзы.

Они, солёные и горьковатые, стекали на платьице, на руки и, казалось, совместно с сиим безрассудным дождиком, который беспокойно стучал в окно, напевали серенаду. Грустную и грустную песню о любви.

Она даже поразмыслила о том, что эти капли так звучно стучат, и из-за их она не услышит его слов. Но он пока безмолвствовал, а капли всё вопили и вопили.
— Красивые цветочки. Тут их нет. А может и есть. Но я не встречал.

Потом он ощутил, что она вопит.
— Прости. Не желал будить твою память. Просто....
— Это незапятнанные слёзы. Они смывают всё, что было за эти три года. Без тебя.
— Я чрезвычайно виноват.
— Не надобно. Всё одинаково ничего не возвращать и ничего не поменять. И ежели ты не можешь разговаривать о том как ты, расскажи мне о прошедшем. Там где был ты. И я.
— Это чрезвычайно больно.
— Мне тоже, — позже, немножко помолчав, добавила, — эта боль.... это наказание либо заслуга?
— Боль не быть может ни заслугой, ни наказанием. Потому что она боль.
— Но ведь она отпустит. Когда-нибудь. Да?
— На время.
— Значит, наказание.
— У тебя есть кто-то.
— Нет. А у тебя?
— Нет. И не будет, — ответил он и вздохнул.
— А у меня?— спросила она и застыла.
— Будет — произнес он и она ощутила, как он слегка усмехнулся.
— Ты мне ещё позвонишь?
— Нет. Вряд ли.
— Всё одинаково спасибо. Мне даже дышать стало легче.

В трубке послышались краткие гудки. Лена встала, вытерла практически высохшие на щеках слёзы и улыбнулась.

Потом оделась и вышла из дома. Купив в ближнем цветочном магазине громадный букет ромашек, приостановила такси: "На Ваганьковское, пожалуйста".

Вернулась она домой поздно вечерком и залезла под тёплый плед. Мама принесла ей чашечку горячего чая, погладила по голове и, будто меж иным, произнесла:
— Леночка, тебе звонил некий мужчина.
— Попросил поблагодарить за ромашки?
— Да, — кивнула в ответ мать.
— Спасибо, мамуль. Я знаю.