Когда импортозамещение — смерть
Радио Свобода тем временем продолжает смотреть за тем, как импортозамещение влияет на жизнь русских жителей нашей планеты. Мы теснее узнали, как выживает русский ресторанный бизнес и как изменяются гастрономические предпочтения жителей нашей планеты в критериях продуктовой самоизоляции. На этот разов мы пытаемся понять, затронуло ли импортозамещение мед ветвь.
Напомним, что в феврале теперешнего года вице-премьер правительства России Ольга Голодец предложила законодательно заменить великую часть иностранных лечебных препаратов местными, заявив в интервью "Российской газете", что "главной задачей для фармацевтической индустрии в истиннее время остается расширение внутреннего производства всех мед препаратов и изделий на русском рынке".
О том, чем может обернуться программа лечебного импортозамещения для русских онкобольных, корреспонденту Радио Свобода поведал доктор мед наук, доктор, онколог Алексей Масчан. А заодно он ответил на вопросцы, как обстоят дела в современной русской онкологии; как диагностировать рак на ранешних стадиях; где лечиться россиянам в критериях кризиса; поменялась ли ситуация с обезболиванием онкобольных в России и когда покажется лекарство, способное разов и навсегда одолеть рак.
– Представим себе жителя нашей планеты, который подозревал, что с ним происходит что-то неладное. Ему – мнительному – кажется, что у него онкология. Что ему необходимо делать?Забить на свою мнительность или идти к доктору?
– Есть люди с патологической канцерофобией, которые каждый незначимый симптом принимают за рак. Это вопросец психопатологии, и мы его обговаривать не будем. Но вот ежели следует речь о конкретных жалобах, о нефункциональностях органов, ежели человек подозревал опухоль, то не надобно забивать. Надо идти к доктору и по последней мере пройти первичный скрининг на самые нередкие виды опухолей. Рак – это болезнь многообразное и трудное, но все-же 90 процентов опухолей распознаются опосля довольно обычных исследований. По последней мере, их можнож так подозревать. А уж уточнение диагноза – это удел более трудных исследований.
– Что такое скрининг и к какому доктору идти для начала?К терапевту?
– Скрининг – это выявление общих симптомов нередких болезней. Например, скрининг на туберкулез – это флюорография…
– Зажмите крестик в зубах, на данный момент создадим снимочек…
– Да-да, непосредственно эта процедура. В мои годы, правда, был партбилет, но не крестик. Сейчас в общей доступности возникли ультразвуковые способы, которые 30 годов назад не так обширно были распространены. К какому доктору идти для начала?С какой стороны ощутили нелады, к такому доктору и идти. Если дама испытывает гинекологические трудности, то идти к гинекологу. Если трудности с желудочно-кишечным трактом, то идти к гастроэнтерологу. И т д. Главное – не опасаться полуинвазивных способов исследования: гастроскопии, колоноскопии.
– Допустим, мнительность этому человеку посодействовала выявить онкологию. Можете обрисовать, что с человеком обязано происходить далее?Как работает система?
– Система работает точно. Пациент должен идти в онкологический диспансер по месту жительства.
– По направлению доктора, который подозревал онкологию?
– Нет, человек просто может пойти в онкологический диспансер без всякого направления. Для этого, фактически, онкологические диспансеры и есть, чтоб туда придти. Если врач-онколог диагноз подтверждает, то нездоровой лечится или в онкологическом диспансере, или в больницах, которые занимаются онкологическими патологиями, – в онкологических центрах.
– Как люди попадают в онкологические центры?Здесь как работает система?
– А вот здесь система работает чрезвычайно по-разному. В региональные центры люди попадают по фронтам с места жительства. В федеральные поликлиники люди попадают по так именуемым квотам. Или за собственные средства на платной базе. Но мест в превосходных больницах на всех не хватает, и подавляющее большая часть пациентов лечатся в региональных больницах и, к раскаянию, не так, как это обязано быть.
– Алексей, а что такое квота?Вы довольны тем, как в России работает система квот?
– Понятия квоты на самом деле не существует. Это величается "объемом мед помощи". Но по сути это квота и есть. На врачебное учреждение выделяется определенное количество квот. Только квот этих не хватает на всех нездоровых. Если на всех нездоровых квот не хватает, означает, это теснее распределительная система. И система эта ставит нас, лекарей, перед выбором, кого врачевать, а кого не врачевать. Таким образом, мы не можем брать всех пациентов, которых могли бы вылечить. Мое отношение к этому определенное: квоты – это фашизм. Квоты одних жителей нашей планеты оставляют за бортом современной медицины, а иных принимают на этот борт. К квотам относиться превосходно невероятно. Если центр способен выполнить определенное количество операций, ежели он может выполнить 200 пересадок костного мозга, то центр должен получить 200 квот. А не сто не 40, что сплошь и рядом посещает. Да и квоты, увы, на самом деле не покрывают стоимости исцеления. Если количество квот закончилось, то нездоровых принимают лишь на платной базе. Это скотство. Это неприемлимо. Но это каждодневная действительность.
– Вы веруете в эффективность чекапов(check-up – постоянные комплексные мед обследования для жителей нашей планеты, не имеющих жалоб на здоровье)?
– Я верую. Есть статистически доказанные выгоды от чекапов. Вопрос – в котором возрасте делать и что включать в этот чекап. На Западе, к примеру, люди опосля 55 лет получают безвозмездные талончики на гастроскопию, колоноскопию разов в три года, прохождение ультразвукового исследования, гинекологическое исследование. Это то, что дозволяет выявить излечимые на ранешней стадии раки. Чекап непременно и безоговорочно полезен. Другое дело, что некие лекари включают в чекап несертифицированные способы, которые лишь разрабатываются в научных лабораториях, но которые еще не валидированы: речь здесь следует о всяких онкологических маркёрах, о так именуемой вольной ДНК сыворотке. Вокруг этих многообещающих и чрезвычайно занимательных способов на данный момент развивается такое количество спекуляций!Как непрерывно, люди желают получить выгоду в нашей сошедшей с разума, повернутой на деньгах стране, в том числе и в медицине. Вот к такому чекапу я отношусь плохо.
– И как обычному человеку понять, какой чекап превосходный, а какой нехороший?
– Легко понять. Есть сертифицированные способы чекапа: колоноскопия, гастроскопия, врач-гинеколог, снимок легких, врач-маммолог(молочные железы). Это то, что дозволяет выявить так именуемые раки-убийцы, от которых люди могут живо умереть, но с другой стороны, которые в ранешней стадии излечимы более чем в 90 процентах случаев. После 55 лет чекапы необходимо всем делать непременно. Вот и всё.
– Вам знакома настоящая и официальная статистика по онкологическим болезням в России?И есть ли меж этими статистиками драматическая разница?
– Разница лишь в том, что не многие случаи регистрируются. Вопрос регистрации опухоли чрезвычайно тяжкий. Даже в Америке, которая повернута на статистике, все одинаково много незарегистрированных случаев, потому что там люди лечатся в приватных центрах, в маленьких больницах, которые в статистику не попадают. Думаю, что никто статистику по заболеваемости не укрывает и у нас. Это вздорно. Примерно 330 000 взрослых жителей нашей планеты заболевает раком каждый год в нашей стране. И 5000 деток.
– Есть ли в русской онкологии такое понятие, как реабилитация?У врачей-онкологов есть таковой предмет в институте – реабилитация больного?
– Нет. И это великая неувязка. Загрузка онкологов в России таковая, что о реабилитации они не мыслят вообщем. Реабилитацией обязана заниматься вся система. На Западе есть примечательный термин – comprehensive care. Это безграничная помощь пациенту. Человек, лишь начиная исцеление онкологического болезни, имеет програмку – что он будет делать опосля исцеления. И здесь все: кормление, психологическая реабилитация, соц реабилитация. У нас нет даже зачатков этого. Врачи считают, что основное – это вылечить опухоли, чрезвычайно продлить жизнь пациенту, как он будет жить – теснее не так главно. Хотя я так не считаю. Мы должны мыслить обо всей жизни пациента. Мне охото вылечить жителя нашей планеты вполне, чтоб не попросту тебе признателен был, а чтоб он вообщем про тебя пренебрегал. Такая цель обязана быть.
– Почему люди заболевают раком?
– Это понятно и знаменито. Функционирование генома жителя нашей планеты таково, что в нем непрерывно происходят оплошности. 99,9 процента этих ошибок замечаются самой клеточкой и выбраковываются. Но потому что клеток чрезвычайно много и процессы обновления и повреждения хромосом происходят непрерывно, рано или поздно у каждого возникают те хромосомные конфигурации, которые являются первым шагом для развития опухоли. Потом по непременно статистическим законам в той же клеточке через некое время происходит очередное событие – она становится предопухолевой. Третье и 4-ое событие – это происхождение опухоли. Раком человек заболевает лишь потому, что наш генетический аппарат работает чрезвычайно превосходно и отменно, но не абсолютно. Онкология является следствием того, что мы – люди.
– Вы – один из лучших врачей-онкологов одной 6-ой доли суши. Про вас так разговаривают и ваши пациенты, и ваши коллеги. Тогда объясните, почему клеточки мутируют?
– Нет здесь ответа. Просто вот так работает наш генетический аппарат.
– А что человеку точно не надобно делать, чтоб не заболеть раком?
– Если человек курит, он увеличивает риск мутации. Курильщики еще почаще заболевают раком легких. Если человек нередко пьет кипяточек, он с большей вероятностью может заболеть раком пищевого тракта. Если человек работает на вредных производствах, тоже великая возможность рака.
– Сколько средств из федерального бюджета тратится на онкологию в России?
– Это чрезвычайно тяжело подсчитать. Есть различные программы финансирования. Есть различные бюджеты различных онкологических центров. Точную цифру чрезвычайно тяжело именовать. Но чрезвычайно просто узреть, что тратится еще меньше, чем обязано.
– Эти суммы сравнимы с совокупностями в Европе и США?
– Если где и есть драматическая разница, то точно меж этими совокупностями. Драматический разрыв.
– Но некие ваши коллеги-онкологи и Минздрав при всем этом нередко заявляли, что Россия следует ноздря в ноздрю со странами, которые принято считать более действенными в борьбе с онкологией.
– Россия как была непрерывно отсталой государством в данной области, так и остается. При теперешнем подходе к медицине нам не сравняться с удачными странами никогда. Мы в этом деле идем ноздря в ноздрю с африканскими странами. Может, даже опережаем немножко. Мы не имеем никакого дела к конкуренции с западными странами.
– Тогда для чего же вы занимаетесь здесь онкологией, ежели теснее на данный момент разумеете, что страна обречена плестись в хвосте в данной области?Вы же работали во Франции и могли продолжить карьеру там.
– Глобально мы никогда не сравняемся со странами, на которые необходимо приравниваться. Но в некоторый малюсенькой конкретной области онкологии я могу делать максимум того, что в моих мощах и здесь, для наших пациентов. Пока я нахожусь здесь, я буду стараться, чтоб мои нездоровые лечились так, как больше не лечатся нигде в мире. Максимально превосходно и отлично.
– А вы сможете на пальцах разъяснить, в чем непосредственно наша онкология отстает?
– Про науку я вообщем разговаривать не буду. Никакой науки здесь фактически не делается. Никаких исследований в области онкологии, которые способны потрясти мир, здесь нет не будет.
– А было такое в прошедшем?
– Никогда не было.
– Неужели Николай Николаевич Блохин, чьим именованием назван основной онкоцентр в стране, не совершал никаких революций в медицине?
Самые профессиональные российские врачи на данный момент в главном работают на Западе
– Нет, не совершал. И ни один доктор, бюсты которых установлены в нашей стране, не сделал в современной онкологии никаких революций. Были лекари – совершеннейшие гении – русского происхождения, но это было чрезвычайно издавна. Самые профессиональные российские врачи на данный момент в главном работают на Западе.
– А существует ли хоть один продукт в онкологии, придуманный русским ученым на местности Российской Федерации с поддержкою русских технологий, который вышел на интернациональный рынок, доказал свою эффективность и стал соперничать с импортными лекарствами?
– Был таковой вариант.
– Один?
– Мне известен один. Есть таковой продукт "Кселода". Это один из хитов в онкологии. Он был разработан лет 40 назад. Этот продукт используют для исцеления рака желудка. Его почитают во всем мире. Больше никаких хитов нет. И быть не может. Потому что разрушена база доклинических испытаний, а в лабораториях с потолка капает. У нас даже нет животных в достаточном количестве для испытаний.
– Если онконауки нет совсем в стране, то на рутинном уровне что не так?В чем мы отстаем?
– Да фактически во всем. В доступности идущих в ногу со временем исследований. В организации исцеления. В мониторинге. В реабилитации. В области хирургии, как говорят сами доктора, мы не отстаем. А вот что дотрагивается терапии, фармацевтических средств, сопроводительного исцеления – мы очень-очень отстаем.
– Почему так происходит?Все дело в деньгах?
– Дело издавна теснее не совсем лишь в деньгах. Дело в архаичной системе образования. Дело в том, сколько лекарей и медсестер занимаются нездоровыми в стране. Дело в лабораторных оснащениях. Хотя надобно сказать, что программа модернизации сделала свое дело. Было куплено оборудование.
– Это еще при Медведеве было изготовлено?
– Да, модернизация ассоциирована с именованием Медведева. И это было безусловное благо для медицины.
– Людей сиим оборудованием успели научить воспользоваться?
– В главном да. Даже в регионах научили. Ничего в этом коварного нет. Проблема с сиим оборудованием в ином. Оно было куплено без сервисного обеспечения. Когда это оборудование начало выходить из строя, а это происходит с хоть каким оборудованием, то средств на сервис просто не было. Поэтому оборудование на данный момент простаивает. Сервис – это чрезвычайно недешево. Сервис – это время от времени 30 процентов стоимости всего договора. Если сломался компьютерный томограф, то деталь к нему может стоить три миллиона рублей. И идти эта деталь может четыре месяца. Вот и стоит сиротливо этот великолепный томограф без дела. Но это теснее вопросец разума тех, кто эти реформы проводил. Сама по себе модернизация – это благо.
– Что необходимо сделать, чтоб это драматическое отставание от развитых государств уменьшить?Если бы вы стали министром здравоохранения, что бы вы сделали?
– Отставание живо не сократишь никак. Нереально. Это же не попросту технологическое оборудование, которое можнож покупать и все. Медицина – это не супермаркет не бензозаправка. В медицине должны работать чрезвычайно квалифицированные и мотивированные люди. Нужно перестраивать все больницы. У нас не больницы, а сараи. И в этих сараях лежат по 6 человек в одной палате в некрасивых критериях. Один на весь этаж туалет. Должно быть резко увеличено количество среднего мед персонала – сестры и лаборанты. И основное – необходимо начать нормально жителей нашей планеты учить. У нас же постдипломное образование сокращается. Это неприемлимо. Врачи в наши дни сталкиваются с таковым количеством инфы, что подготовка профессионала не может занимать 8 лет, как это происходит у нас в стране. Чтобы стать специалистом-онкологом во Франции, необходимо лишь опосля института обучаться 5 лет. А у нас – 2 года. Ну и необходимо коренное материальное переоснащение.
– Недавно основной онколог России Михаил Давыдов в интервью заявил последующее: "Там(за границей)– все то же самое, что и здесь. Схемы исцеления рака везде схожи, они теснее отработаны до мелочей: употребляются лучевая и химиотерапия. Кто-то разговаривает, что за границей лекарства для химии лучше. Но и у нас есть те же самые завезенные из других государств препараты". Скажите, Давыдов прав?
– Он непременно прав. Программы исцеления, ежели разговаривать о химиотерапии, пришли к нам с Запада. Сообщество приняло западные советы, мы ними пользуемся. Но вопросец содержится в том, какому количеству нездоровых доступны эти современные препараты и как проводятся эти схемы исцеления. Допустим, нездоровой опосля курса химиотерапии из-за токсичности ощущает себя гадко. Первый жест доктора в России – понизить дозу или прирастить интервал меж курсами. А это быть может губительно для результата. Вот с тем, как наши лекари обладают этими самыми превосходными западными продуктами, есть трудности.
– То есть наши лекари употребляют западные препараты, о которых разговаривал Давыдов, но могут себе дозволить отклониться от западных протоколов исцеления, нарушить схему, которая прибывает к нам совместно с продуктами?
– Да. И это сплошь и рядом.
– За сиим как-то можнож проследить?
– Нельзя. И это теснее область сопроводительного исцеления. Как сделать так, чтоб химиотерапия была наименее ядовитой для пациентов?Вот вам простой пример. Рвота. Во время химиотерапии возникает томная рвота, жуткое самочувствие. 20 годов назад это было таковой неувязкой, из-за которой чуток ли не четверть пациентов отрицались вообщем от химиотерапии. Сейчас возникли великолепные противорвотные препараты, неувязка фактически исчезла.
– Да, лишь одна пилюля такового великолепного противорвотного продукта, к примеру, "Китрила", которым спасалась моя супруга во время исцеления, стоит около 600–700 рублей. Не упаковка, а одна пилюля.
– Именно так. И никакая квота эту пилюлю "Китрила" не имеет в виду. Поэтому эту пилюлю могут покупать не многие, потому рвота сохраняется, потому лекари понижают дозу химиотерапии, потому можнож применять такую же химию, как на Западе, а результаты иметь различные. Мы с вами можем выйти на корт, брать ракетку и дивиться: "Странно, я играю таковой же ракеткой, как Федерер, а результаты другие". Дьявол прячется в деталях. И бог тоже. Так что Михаил Иванович Давыдов прав в том, что завезенные из других государств лекарства доступны. Но он не станет спорить с тем, что по квалификации и качеству терапии мы все одинаково серьезно отстаем.
– Год назад в связи с введением санкций, в России звучно прозвучало слово "импортозамещение". Сначала оно дотрагивалось лишь пищи. Потом про импортозамещение начали разговаривать и в отношении медицины. В феврале этого года вице-премьер Ольга Голодец предложила заменить часть привезенных из других государств фармацевтических средств русскими. Скажите, это заявление осталось лишь заявлением, или возник некоторый законопроект на этот счет?
– Появился таковой законопроект. Слава всевышнему, он пока никуда не прошел. Законопроект величается "третий лишний". Смысл его таковой: ежели неважно какая муниципальная больница раскрывает конкурс на покупку какого-то лекарства, и на торги выходит два русских продукта, то завезенные из других государств аналоги теснее не могут участвовать в этих торгах. Что можнож сказать про такое импортозамещение?Первое и основное – никакого собственного производства фармацевтических средств у нас нет. На 99 процентов это работа с сырьем, получаемым из Индии, Китая, Мексики, Аргентины.
– Мы получаем субстанцию и просто у себя ее запаковываем?
– Да. Наши превосходные изготовители перед тем, как запаковать и приклеить отечественное заглавие, проводят очистку. Западные компании сырье берут тоже оттуда, но перед тем, как лекарство попадет к пациенту, его там чрезвычайно превосходно вычищают и контролируют этот процесс. Наши планы по импортозамещению ставят в безвыгодное положение, до этого всего, превосходного русского производителя – "новую русскую фарму", которая несет ответственность и отвечает за то, что делает. Потому что делать превосходные лекарства – это недешево. Технологический процесс очистки непрерывно удорожает лекарство. А торги выигрывать будет тот, кто просто упаковывает сырье без всякой очистки, потому что их предложение будет дешевле!Это громадная неувязка, которой мы чрезвычайно опасаемся. Таких нехороших производителей, которые желают под флагом импортозамещения продавать неисследованные и плохо очищенные лекарства, очень-очень-очень много.
– Потому что смысл торгов содержится в том, что выигрывает тот, кто дает вариант подешевле. Снова бес в деталях…
– Конечно. Это же принцип торгов. Ответственные отечественные изготовители дорогие. Их продукцию закупать не будут.
– Сейчас завезенные из других государств лекарства никто не трогает?
– Пока их никто не трогает. Их меньше не стало. Но потому что больницы принуждены закупать лекарства через торги, нередко и на данный момент пролезают отечественные лекарства – дженерики.
– Можно ли разговаривать, что эти дженерики заполонили наш рынок?
– Мягко разговаривая. Они повсюду. Если вы проедетесь не по столичным больницам, а по региональным, вы все эти дженерики увидите. Дженерики, которые никто не проверял и которые по закону не должны проверяться. Никакого контроля лекарства у нас нет. У нас производитель должен лишь показать соответствие хим формулы. И больше ничего. У нас в больнице был таковой вариант: мы проверяли один из русских химиопрепаратов и сопоставляли его с импортным аналогом. Оказалось, что в русском куча примесей, которых нет в импортном. А еще в русском оказалось на 25 процентов меньше самого химиопрепарата, чем в импортном. 25 процентов понижения дозы!При фактически всех заболеваниях это просто обессмысливает исцеление.
– Импортозамещение в данном случае – это просто погибель.
– Да, вот с таковым продуктам отечественная компания вышла на торги и выиграла эти торги. Поскольку мы узнали качество этого продукта, то мы просто от него отказались. И в итоге нам импортный продукт закупил фонд "Подари жизнь". У иных больниц нет фонда "Подари жизнь". Да и проверять препараты нет способности.
– Импортозамещение может дотрагиваться мед техники?Бывают, к примеру, российские томографы?
– Техники это, слава всевышнему, не дотрагивается. Может потому, что никаких русских томографов просто не посещает. Медицинская техника у нас не делается. А ежели что-то и делается, то это такое убожество, что о этом как-то даже удивительно разговаривать. Мы для нашего центра когда закупали оборудование, просто ради хохота глядели, что быть может отечественное посреди остального. Ничего. Меньше 5 процентов.
– У россиян теснее на рефлекторном уровне возникает желание уехать лечиться за границу, ежели им диагностируют рак. Это правосудное желание?
– Только у 10 процентов россиян есть загранпаспорта. Поэтому следует речь о знаменитом слое россиян…
– Отсутствие загранпаспорта не отменяет желания лечиться за границей.
– Я чрезвычайно превосходно разумею жителей нашей планеты и это их желание. Если бы это случилось со мной или с кем-то из моих недалёких, я бы тоже о этом чрезвычайно превосходно поразмыслил. И драться с сиим желанием можнож, лишь улучшая русскую медицину. Понимаете, у нас в стране даже для зажиточных жителей нашей планеты, которые могут выплачивать за свое исцеление, нет системы, которая может их защитить. Все непрерывно зависит от личности доктора, к которому люди попадают, как он опытный, внимательный, мотивированный. Вот это убивает больше всего: вроде бы и способности у жителя нашей планеты есть, а все одинаково там пропустили что-то, здесь упустили, не прочитали, не смекнули. Уезжают лечиться за границу до этого всего потому. Не потому, что у нас препаратов нет, а потому что у нас нет системы безграничней онкологической поддержки. У нас ни в чем нельзя быть уверенным. Нельзя быть уверенным в том, что завтра будет кровь для переливания, нельзя быть уверенным, что не сломается компьютерный томограф. А на Западе этого нет. Вот уж где система занимается человеком, так это на Западе.
– Вы сможете перечислить виды онкологических болезней, которые точно лучше врачевать не в России?И болезни, с которыми превосходно выучились управляться и наши лекари.
– Здесь лечится превосходно рак молочной железы. Раки первой и 2-ой стадии хоть какой локализации можнож врачевать здесь. С лимфомами у нас в стране стало еще лучше, чем это было лет 15 назад. Но вот что дотрагивается метастатических опухолей и лейкозов, то здесь у нас шансы на исцеление сильно меньше, чем на Западе.
– Алексей, вы с вашими сотрудниками в России умудрились придумать и выстроить больницу(ФНКЦ ребяческой гематологии, онкологии и иммунологии им. Д. Рогачева), которая меньше всего на свете подсказывает российскую больницу. Она великолепно смотрится, великолепно вооружена, по коридорам здесь не гуляет ужас. Дети со ужасными болезнями у вас дивным образом не смотрятся страдающими. На вас коллеги глядят с завистью?
– У нас чрезвычайно превосходный, просто классный центр. Но выйдешь за порог, и все изменяется. Мы стараемся посодействовать всем, кому можем. Мы приглашаем сюда коллег обучаться. Мы организовали специальную програмку, которая величается "Лечим вместе". Доктора к нам приезжают из иных городов за счет благотворительного фонда, мы стараемся им отдать пример. Нам по-хорошему все завидуют, это правда.
– У вас великая очередь из деток, которые желают у вас лечиться?
– У нас громадная очередь. Мы принуждены массово отвергать.
– Что вы в этот момент ощущаете, когда не сможете брать малыша, которого могли бы вылечить?Как это вообщем можнож пережить?
– Здесь теснее врубаются какие-то технические участки мозга. Если каждую секунду мыслить о детях, которые сюда не попали… это невероятно просто. Мое самое великое желание в жизни, чтоб в России было выстроено еще 5 таковых же центров, которые бы просто закрыли тему ребяческой онкологии в стране.
– Пять больниц – и тема закрыта?
– Да. Главный доктор нашего центра Путину это разговаривала. Эта мысль была благоприятно принята. Но, видимо, в стране средств нет.
– Это чрезвычайно великие средства?
– Стоимость нашего центра 13 млрд рублей. Но у нас суровая исследовательская часть здесь. Просто превосходные больницы можнож выстроить в три раза дешевле точно.
– Проект моста через Керченский пролив Ротенбергу предложили выстроить за 228 млрд рублей. Чтобы в Крым ездить было удобнее.
– Ну они же построят мост, и он будет приносить доходы. А больницы – это непрерывно убытки.
– Инвестиция в человеческую жизнь не быть может ущербом. Человек в конце концов вылечится и будет налоги выплачивать государству.
– А вот это, Роман, вы объясните нашим "эффективным менеджерам". Естественно, самая верная инвестиция – это инвестиция в человеческую жизнь. Даже ежели нездоровой никогда не будет участвовать в увеличении ВВП. Живой человек – это счастье. А счастье сформировывает иную высоконравственную атмосферу. И это никакими средствами не измеришь. И непосредственно это – счастье – дает сообществу и стране возможность прогрессировать. Гуманистический посыл дает стране возможность развиваться. Я в этом убежден.
– Вы довольны работой русских фондов, занимающихся онкологией?Со стороны кажется, что фонды переживают на данный момент фактически золотой век.
– Фондом "Подари жизнь", который работает с нами, мы не попросту довольны… без него мы не стали бы теми, кем стали. Раньше они нам оплачивали исцеление деток процентов на 50. Сейчас они оплачивают нам доставку костного мозга, трудные мед аксессуары, которые не входят в несчастные квоты, о которых мы разговаривали. Они нам оплачивали незарегистрированные в России лекарства, которые стоили 10-ки тыщ баксов. Но меня чрезвычайно тревожит, что взрослым нездоровым не подсобляет никто. Вот детям смонтировать средства на исцеление реально, а взрослым подсоблять не желают. Я знаком с творцами Фонда борьбы с лейкемией, который пробует подсоблять взрослым. Я время от времени смотрю их сайт, вижу, что на исцеление такого-то пациента необходимо смонтировать миллион рублей, а собрано – 250 рублей. У меня просто начинает недомогать сердечко. Взрослые никому не необходимы, у их меньше глаза, они не такие красивые. Взрослые поддержки отыскать не могут.
– Что делать человеку, ежели его в России признали инкурабельным(неизлечимым)? Довериться докторам и провести заключительные дни, не изнуряя себя изнуряющим исцелением, или собирать средства на западную больницу и биться до конца?Вы сможете в таковой ситуации отдать проф совет?
– Давайте не будем забывать, что в мире непрерывно возникают новейшие препараты. Сегодня пациент инкурабельный, а завтра теснее нет. Вот прямо на данный момент мы с вами беседуем, а на Западе разрабатывается абсолютно новейший продукт, который чрезвычайно эффективен при лимфомах. И это просто бомба!Врачи, узнав о этом препарате, глаза выкатили. Больные, которые числились безнадежными три года назад, с поддержкою этого продукта вполне уберут свою опухоль и будут жить. Но вот ежели у жителя нашей планеты опухоль, которая не отвечает на химиотерапию, ежели при всем этом метастазы теснее по всему телу, то почаще всего все посещает напрасно. Есть и еще одна сторона: как российскому пациенту провести эти заключительные дни, не маясь?Попробуйте обеспечить пациенту в России с терминальной опухолью удобство, чтоб он не маялся. Пациент никогда не получит собственных 500 миллиграмм морфина в день – а это ведь средняя доза морфина в заключительный месяц жизни онкологического больного.
– Почему?
– Вы сможете поверить мне на слово, что ни один пациент в России никогда не получит 15 ампул или 50 таблеток морфина в день. Это, кстати, средняя доза. А некие нездоровые нуждаются в порциях в 10 разов больше.
– Так почему же?
– Потому что не выписывают столько. Потому что лекари опасаются, что их будет преследовать ФСКН. Потому что у лекарей низкая квалификация, и они не веруют, что человеку необходимо такое количество наркотиков в заключительные месяцы жизни.
– Вы, окончательно, разумеете о недавних резонансных самоубийствах онкобольных в России: люди совершали суицид из-за невозможности вовремя получить обезболивания. После этого ситуация с обезболиваниями как-то поменялась?
– Да, принят закон, который с 1 июля заработал. Закон о увеличении нормы наркотиков, о том, чтоб рецепт работал более длинный срок. Но до того момента, пока мы решим эту делему, пройдет еще чрезвычайно много медли. Врачи у нас чрезвычайно опасаются выписывать наркотики. Они заместо наркотиков выпишут быстрее "Кетанов" или "Трамал", которые наркотиками не являются. И это чрезвычайно плохо. Медицина была придумана для того, чтоб избавить жителя нашей планеты от боли. Если она с сиим не справляется, означает никакой медициной она величаться не может. Это теснее токарное искусство какое-то.
– Что такое экспериментальная медицина?Как вы относитесь к ней?
– Это клинические исследования новейших препаратов и новейших подходов исцеления на адекватных группах пациентов с адекватными группами сопоставления на основании предшествующих научных данных. Это то, что дозволяет достигнуть прогресса. Мы всем должны экспериментальной медицине.
– Россия участвует в этом процессе?
– Россия включена в международную систему клинических исследований, которые проводятся западными компаниями. Россия – это чрезвычайно комфортная площадка для клинических исследований, потому что у нас много нездоровых концентрируется в одних и тех же центрах. Наша страна много лет занимала одно из первых мест по качеству проведения клинических исследований.
– Многие наверное на данный момент поразмыслили, что нас употребляют как подопытных кроликов…
– Ой, я когда слышу про зайчиков, меня это страшно злит. Невозможно получить новейшие способы исцеления без исследований на пациентах. Более того, у нас в стране закон разговаривает, что лекарство не быть может записанно в России без проведения исследований на наших пациентах. То есть никаких иных путей просто нет. Даже самые недалёкие к людям животные не имеют никакого дела к тому, как этот продукта будет себя вести с человеком. Онкологи шутят, что ежели бы вы были мышью и заболели раком, вас бы вылечили от хоть какого рака. Но мы не мыши.
– Я знаю, что в России в неких онкологических больницах родителей не пускают к своим детям в реанимационные отделения, боясь инфекций. Такая неувязка есть?
– Это чрезвычайно актуальная тема. И не совсем лишь в реанимацию не пускают. Вообще не разрешают матерям находиться со своими детками, ночевать не разрешают. Во фактически все инфекционные отделения родителей не пускают или пускают два раза в недельку.
– Есть некоторый закон на этот счет?
– Нет. Это просто волюнтаризм и произвол. Это прямое нарушение прав жителя нашей планеты. А ежели ребенок умрет в реанимации, то заключительнее, что он увидит, – это что?Чье личико?
– Почему лекари не пускают родителей?Чего они опасаются?
– Боятся они того, что предки увидят, как их детки лежат привязанные к постели и орут от боли. Боятся, что предки увидят, как их детками никто не занимается. Вот чего же опасаются. Но доказывают это тем, что предки будут мешать, что предки принесут инфекцию. В нашей больнице есть обеспеченный опыт присутствия деток с родителями, в том числе в реанимации. И сказать о этом мы можем лишь превосходное. Родители себя непрерывно великолепно водят в реанимации. Они просто посиживают рядом с ребенком. Родители должны быть рядом с детками непрерывно.
– Какой процент онкобольных в нашей стране, нуждающихся в трансплантации костного мозга, вовремя ее получают?
– 35 процентов деток. И 8 процентов взрослых.
– Значит 65 процентов онкобольных деток и 92 процента взрослых, нуждающихся в трансплантации, просто лежат и ожидают?Почему такие страшные числа?
– Потому что в России чрезвычайно малюсенько центров, где делают трансплантации. И все они перегружены. Это процедура довольно драгоценная. Но делать ее необходимо тем, у кого иных шансов на исцеление нет.
– Богатый пациент может себе сделать трансплантацию живо, без очереди?
– В России не может. Он может это сделать за границей без очереди, потому что там много центров. А здесь не может. Потому что ежели мы, к примеру, возьмем кого-либо на трансплантацию за средства, то этот человек отодвинет из очереди того, у кого средств нет. У нас ни одной койки не пустует ни часа. Трансплантации вполне финансируются государством. Доставку костного мозга из-за границы не финансирует вообщем.
– Сколько необходимо выстроить центров, чтоб и эту делему в России закрыть?
– Должно быть не наименее 40 больших центров. У нас официально есть 15 центров, но фактически все из их не делают ни одной трансплантации, потому что эти учреждения являются трансплантационными центрами лишь по формальному признаку, да и ресурсов у их не хватает для трансплантаций. А вот во Франции, где живет ровно в два раза меньше человек, чем в России, работает 77 центров трансплантации. В России делается около 800 трансплантаций в год. А во Франции – 5000.
– В России есть собственный банк доноров костного мозга?
– Есть маленький. До этого момента в стране изготовлено не больше 20 пересадок из этого банка. Большинство трансплантатов мы, окончательно, привозим из-за границы и за счет фонда "Подари жизнь". Наш доктор едет туда, конфискует костный мозг и везет его в особом контейнере в Россию.
– На таможне не посещает заморочек?
– В Пулково посещали. Не пускали лекарей в страну. Таможенники ведь люди обыкновенные. Для их все, что пересекает границу, – это продукт. А это не продукт, это костный мозг, который не имеет стоимости. Но таможенники не осмысливают: как так, это пересекает границу?Вы получаете с этого выгоду?Это же продукт?Московская таможня разумнее и разумнее.
– Что мне фактически необходимо сделать, чтоб попасть в российскую базу доноров костного мозга?
– Вам необходимо сдать кровь в официальном банке доноров – в Кирове, Петербурге или в Челябинске.
– Мне необходимо ехать в Киров, чтоб сдать кровь?
– Чтобы попасть в отечественный банк доноров – да.
– Очень комфортно...
– Очень. А в Англии разумеете, что необходимо сделать, чтоб попасть в базу доноров?Просто сплюнуть в пробирку и отправить ее почтой со своими данными в центр типирования.
– Если мой материал кому-то подходит, как у меня забирают костный мозг?Это больно?Страшно?
– Нет, больно никто вам не сделает. Процедура фактически ничем не различается от сдачи крови из вены. Это ранее костный мозг забирали под наркозом из задних подвздошных косточек. Сейчас все просто.
– Последний вопросец, который, я уверен, всех жителей нашей планеты интересует больше всего. Когда покажется и покажется ли вообщем всепригодная пилюля от рака?И ежели она покажется, на что это будет схоже?Это будет некоторый наисильнейший иммуномодулятор?
– Универсальной пилюли от рака не покажется никогда. Потому что при всей общности онкологии все раки чрезвычайно различные. Одних лейкозов существует больше сто разновидностей. Лечение рака будет соединять в себе элементы действия на новейшие пути активации размножения клеток и на иммунную систему. Общий принцип исцеления будет таковым – затормозить развитие нехороших клеток, по способности уничтожить их и поставить под иммунный контроль оставшиеся. Раньше числилось, что это вероятно, позже числилось, что это абсолютно невероятно, потому что опухоли выключают иммунитет. А на данный момент возникли препараты, которые процесс активного выключения иммунитета заблокируют. И это на самом деле революционное открытие. Так что одной пилюли не будет. Но будет один подход. Количество смертей от рака будет сильно сокращаться.
– Мы с вами доживем ранее медли?
– Да!Вы доживете точно!
Роман Супер
